Время публикации: 06.07.2015 15:28 | Последнее обновление: 06.07.2015 15:35

В 76 лет, 6 июля 2009 года умер знаменитый советский, потом американский и наконец российский писатель Василий Аксенов. Но самое главное для шахматистов, что Аксенов - автор одного из лучших рассказов, посвященных шахматам, - «Победа».

В своей жизни писатель дал десятки, сотни интервью, и для беседы с ним на рубеже веков мне захотелось выбрать какую-нибудь необычную тему. И я остановился на спорте, ведь Василий Павлович - один из немногих наших прозаиков, которые часто писали на спортивные темы. Среди героев Аксенова были футболисты и хоккеисты, боксеры и баскетболисты, теннисисты и шахматисты. Конечно, поклонники шахмат могут ограничиться только той частью интервью, которая касается шахмат, но, мне кажется, интересны и ответы, касающиеся других видов спорта.

Василий Аксенов за шахматной доской

Стадионы и болельщики, любители и профессионалы, победители и неудачники - атрибутика многих произведений писателя, особенно ранних повестей и рассказов, которые в 60-70-е годы прошлого века сделали его кумиром советской молодежи. Но и сам Аксенов был не чужд спорту: когда-то входил в сборную Медицинского института по баскетболу, любил побросать мяч в кольцо и в последние годы жизни. В маленьком городке Биаррице, на границе Франции и Испании, где Аксенов приобрел дом после возвращения из Америки, у него под окнами была сооружена баскетбольная площадка. Он проводил на ней немало часов, и его броски из трехочковой зоны, как правило, достигали цели.

Бильярд

Василий Павлович, один из главных героев вашей культовой повести «Коллеги» - Карпов, человек с шахматной фамилией…
- Нет-нет, тогда шахматного Карпова и в помине не было. А мой Карпов играл во что угодно, только не в шахматы. Помните, он говорит: «Я спортсмен. Разве не видно? А больше всего люблю бильярд. Сыграем…»

Играет на бильярде Карпов, да не тот…

- Как всякий богемный человек, вы, наверное, и сами увлекаетесь бильярдом.
- Всю жизнь баловался, но на примитивном уровне. Правда, недавно произошло нечто невероятное… Я был в гостях у журналиста из «Московских новостей» Сергея Грызунова, где присутствовал также посол Грузии в Москве, подзабыл фамилию, и бывший министр иностранных дел Андрей Козырев. Поговорив о том о сем, мы решили сыграть партию двое на двое. Я с Козыревым - два бильярдных лоха - против другой пары, настоящих профессионалов. И случилось какое-то чудо: мы их обыграли. У меня в жизни не было такой кладки - все шары сами шли в лузу. Дальше все, как полагается, - побежденные ползали под столом, кукарекали и так далее...

Шахматы

- А в шахматы вы кого-нибудь заставляли кукарекать?
- Когда-то я был крепким любителем, имел второй разряд. Но успехами Леонида Зорина или Аркадия Арканова похвастаться не могу.
- Однажды Владимир Солоухин написал странный текст, цитирую.
«В Доме творчества в Ялте в вестибюле играли в шахматы два еврея, - Зорин и Поженян. Еще несколько евреев смотрели на их игру. Тут же сидел и я. Вдруг в вестибюль вваливается пьяный-препьяный Аксенов:
- Вот скажи, Солоухин, почему все евреи хорошо играют в шахматы?
Я не нашелся тогда, что ответить на этот провокационный выпад, а нашелся позднее, когда все разошлись, и сам я тоже пошел спать.
Ну почему же все? - должен был спросить я. - Садись, я тебя сейчас разделаю под орех.
И риска не было бы никакого. Уж с пьяненьким Аксеновым я бы как-нибудь управился. Да он и не сел бы со мной играть, а сел бы в галошу».
- К сожалению, Солоухин так до конца жизни и не избавился от своего порока определенного свойства. Никаких вопросов я ему, естественно, не задавал, да и о чем его было спрашивать. А если бы мы сели за шахматную доску, как он рисует в своем воображении, то, надеюсь, ему бы я поставил мат даже выпив литр водки…

Василий Аксенов: «Победа!»

«В купе скорого поезда гроссмейстер играл в шахматы со случайным попутчиком. Этот человек сразу узнал гроссмейстера и загорелся немыслимым желанием немыслимой победы. "Мало ли что, - думал он, бросая на гроссмейстера лукавые взгляды, - подумаешь, хиляк какой-то"».
«Игра Г. О. поражала и огорчала гроссмейстера. На левом фланге фигуры столпились таким образом, что образовался клубок шарлатанских каббалистических знаков. Весь фланг пропах уборной и хлоркой, кислым запахом казармы, мокрыми тряпками на кухне, а также тянуло из раннего детства касторкой и поносом...»
«Г. О. не заметил мата собственному королю, проигнорировал его и стал выделывать на доске что-то жуткое своими конями».

- Как шахматисты восприняли рассказ?
- Бурно реагировали, были разные споры, мнения, в основном доброжелательные. Я как-то встретил Марка Тайманова, и он оказался большим поклонником «Победы», высказал мне много комплиментов. А вот Михаил Таль упрекал меня, что это апология поражения: настоящий игрок никогда так просто победу не отдаст. Некоторые читатели тоже сожалели, что гроссмейстер проиграл Г. О. Видно, они не обратили внимание или подзабыли, и Таль в том числе, что гроссмейстер «проиграл», но уже после того, как поставил мат своему попутчику...

Михаил Таль

- Вам попадался в жизни такой типаж?
- Реально нет, но подсознательно да. Подобные диалоги через столик в железнодорожном купе у меня уже были. Взять, например, рассказ «Завтраки 43-го года». Там герой смотрит на человека, который сидит напротив, и понимает, что это один из хулиганов в их школе, который когда-то отнимал у детей их жалкие завтраки. А теперь этот подлый тип - процветающий советский деятель. Это примерно то же самое.
Да, «Победа» - какое-то особое сочинение. Мне говорили, что я находился под впечатлением Владимира Набокова, начитался «Защиты Лужина». А я, между прочим, тогда еще и не читал романа. К тому же Набоков сам был сильным шахматистом, а я все-таки далек от серьезной игры. Один умный человек философски заметил, что в этом рассказе показано отражение глубокого процесса в сознании шахматиста, соединяющего свои ходы с какими-то глубинными, потаенными ассоциациями в своей жизни, а, может быть, и не своей. Не буду с ним спорить…
- Вы встречались со многими шахматистами?
- На рубеже веков в Америке познакомился с Гарри Каспаровым, он произвел на меня приятное впечатление. Вспоминаю один смешной случай. Опытный журналист и шахматист, член Союза писателей Саша Кикнадзе - отец двух «телевизионных сыновей» - в 1978 году собрался на матч Карпов - Корчной. В Доме литераторов увидел меня и очень взволнованно сообщил: «Завтра улетаю в Багио». - «Саша, здорово, - поздравил я его. - Передай там привет. Скажи, что мы все следим и поддерживаем…» - «Да, обязательно передам Анатолию Евгеньевичу». - «Так и скажи Виктору Львовичу, что мы, писатели, за него горой стоим, горячо болеем». Кикнадзе чуть дара речи не лишился.
Кстати, позднее с Корчным я виделся в эмиграции, в Лос-Анджелесе. Раскрою вам одну тайну - в 1976-м КГБ использовало Корчного как средство устрашения. Я тогда уже ходил в диссидентах, слыл весьма сомнительной личностью. И вот, как сейчас помню, один кэгэбэшник, на очередной проработке, пристально взглянув на меня, с намеком сообщил: «А вы знаете, что Корчной попал в автомобильную катастрофу?» - «Какой ужас! Но голова-то, надеюсь, цела…» - сказал я невозмутимо.
А дело в том, что я знал о том, что у Виктора все в порядке и он в безопасности, а человек в погонах просто пугал меня - мол, вот что ждет тебя, если будешь вести себя неправильно…

2006 год. Карпов и Корчной в одной команде. Всякое бывает…

В другой вашей повести - «Затоваренная бочкотара», наделавшей в свое время немало шума, главный герой Гелескопов - шахматист. Он обыграл милиционера, и тот упек его за это за решетку. Выходит, хорошо играть в шахматы не всегда полезно.
- Неожиданный вывод! Но там была еще любовная история. Будете цитировать, обязательно вставьте бурную реакцию болельщиков: «Жгентелем его, жгентелем»
«Ужо ему жгентелем… Виктор Ильич.. по мордасам, по мордасам. Заманить его в раму, а потом дуплетом вашим отхлобыстать! Жгентелем его, жгентелем!»
- Василий Павлович, извините, а что значит «жгентелем»?
- А я и сам не знаю… Ведь это была дворовая компания заядлых шахматистов, которую хлебом не корми, дай погудеть на лавочке за шахматной доской, подкалывая и подтрунивая друг над другом. Шахматные теории, всякие там испанские и сицилианские им, конечно, не были знакомы. Но у них есть своя теория, свой жаргон. И «жгентелем» для них значило немало. Может быть, это какая-то вилка конем, кто его знает.
- А вы вообще следите за шахматным процессом?
- До эмиграции следил внимательно. Ведь в прежние годы был сумасшедший интерес к шахматам. А потом жизнь меня закрутила…
- Вам известно, например, кто сейчас шахматный король?
- Само собой, - Гарри Каспаров.
- А вот и не угадали. Между прочим, он уже давным-давно не чемпион.
- Вы меня убиваете. А куда же делся Гарри? Да, что-то тут у вас сильно запутано…

Футбол

- Наверняка вы общались со знаменитыми футболистами…
- В 60-е годы наша веселая богемная компания вела дружбу с игроками ростовского СКА - Понедельником и другими, мы познакомились с ними в ресторане «Арагви». Потом к нам примкнул Бобров. Мы вместе посещали театр «Современник», бузили, кутили. Приятно вспомнить.

Автор «золотого гола» Виктор Понедельник с сыном

А в 1962-м я летел в Японию с писательской делегацией. И оказался в одном самолете с московским «Динамо» - в Токио у команды были товарищеские матчи с разными клубами. Я сидел рядом с Игорем Численко, а сзади расположился Лев Яшин. Мы разговаривали о том о сем, и вдруг Игорь обращается ко мне: «За нами тут один стукач следит, так из-за него даже выпить нельзя. Знаешь, - говорит, - мы тебе денег дадим, а ты закажи у стюарда виски». Я ему говорю: «Да не нужны мне твои деньги, я сейчас сам возьму бутылку» . Игорь открыл виски, лег на пол самолета и там, на полу, выпил свою долю. Передал мне: «Теперь ты ложись», - говорит. А мне-то чего ложиться? Я спокойно отхлебнул пару глотков. Потом Игорь обернулся и говорит Яшину: «Левка, выпить хочешь?» - «Очень». - «Ложись тогда». И Яшин полез под кресло, это я хорошо запомнил.

Лев Яшин

В Бангкоке была долгая остановка, мы ходили по аэропорту, и опять возникла та же тема. Я купил еще одну бутылку, и мы вместе с несколькими динамовцами отправились в мужской туалет и там эту бутылку распили. По-моему, они забурели серьезно, во всяком случае первый матч в Токио проиграли с каким-то позорным счетом. А тогда японцы и играть-то еще не умели. Правда, в остальных матчах наши хозяевам наколотили. Вот такая встреча была с футболистами.
- В рассказе «Папа, сложи!» главный герой - футболист-неудачник. Дочка уводит его с трибун стадиона, но он мысленно еще там.
«Мощный рев, похожий на взрыв, долетел до него. Сергей понял, что команда забила гол».
- Что поделаешь, не всем везет. Да, Сергей играет за дубль мастеров и чувствует себя невостребованным. Кстати, мужская стихия стадиона описана мною в разных произведениях, например, в романе «Бумажный пейзаж». Компания болельщиков ходит в Лужники и, как сказали бы сейчас, фанатеет.

Хоккей

- В повести «Рандеву» много хоккея...

«В «матче столетия» Лев Малахитов решительно защищал наши ворота от нападения жутких профессионалов из «Звездной лиги». Одну из звездных троек возглавлял сам Морис Ришар. В конце третьего периода он получил право на буллит - поединок с Левой Малахитовым, любимцем народа.
Ришар стоит, согнувшись, выставив вперед свою страшную клюшку. Лева в своей вратарской маске похож на паяца. Оба стоят в неожиданном звуковом вакууме после 59 минут ураганного рева. Счет 2:2. Буллит Ришара - последняя надежда «звездных» на выигрыш.
Вот грозный Ришар покатился к Леве, могучий, сверкающий платиновыми зубами, пиратской серьгой в изуродованном ухе, хромированной головой, медленно надвигается с выпирающими мускулами, как бронированный Ланцелот, грозный Ришар, главный гладиатор мира.
«Морис, ты идешь на меня, - думал Лева, - ты идешь на меня, рыжий буйвол Канады. Мальчики мои, Локтев, Альметов и Александров, братья Майоровы и Вячеслав Старшинов, мама моя, скромный библиотекарь, ты, мой Урал седовласый, и Волга-кормилица, жена моя Нина, святая и неприступная, товарищи мои из всех кругов общества, видите, вот я стою перед ним, худенький паяц, бедный Пьеро. Морис, в тебе нет пощады, ты обо всем забыл… Сейчас ты сделаешь финт, а потом швырнешь шайбу, как кусок твоей безжалостной души, но я, худенький паяц, безжалостно ее поймаю, и в моей ловушке она забьется, пока не утихнет, и мы разойдемся с миром».
И тут Лева рванулся вперед и упал под шайбу. Она отлетела к бортику за ворота. Лева полетел за шайбой сломя голову, худеньким животом прижал к борту бизоньи ягодицы Ришара. Оба маневрировали на животах, и вдруг Лева на своем животике стремительно описал полукруг и накрыл шайбу. Ришар, рассыпающий искры, медно-ужасный, подъехал к подтянувшемуся Леве, постукал клюшкой ему в бледно-уральские глаза, всхлипнул, прижал к груди. Оба они заплакали. Снимок поцелуя обошел все газеты мира, даже «Женьминь жибао». Напечатали, правда, под рубрикой «Их нравы».

- Что здесь правда, а что вымысел?
- Все перепутано - и правда, и вымысел. Наши хоккеисты - реальные фигуры - все, кроме Малахитова, хотя он и похож на Третьяка. А рыжий буйвол Канады - это я взял из стихов Кирсанова. «Рыжий буйвол Канады в свитере туго свитом». Все остальное фантазия, включая упоминание матча с канадскими профессионалами в газете «Женьминь жибао». Самое главное для рассказа, что Малахитов - ренессансный человек, таланты его проявлялись во всех областях, он и на скрипке играл как Ойстрах...
Легкая атлетика
- Каким спортом вы сами увлекались в школьные годы?
- В 15 лет я был помощником пионервожатого в пионерлагере под Казанью, и там один профессионал спорта, работавший физруком, втянул меня в легкую атлетику, заставил делать спринтерские забеги. Он проверил мои старты на секундомере и сказал: «Какая-то у тебя немыслимая прыть, результаты просто невероятные». Думаю, все же, что его секундомер был не в порядке. Физрук научил меня прыгать в высоту стилем хорайн или, иначе, перекатом (Фосбюри тогда еще и не родился). И вот я в школе со своим стабильным прыжком на 1м 60 см стал регулярно побеждать. Причем никакой экипировки после войны не было: ни тапочек, ни шиповок, ни кроссовок. Так босиком и занимались.

Баскетбол

- В вашем «Звездном билете» я обнаружил баскетбольный эпизод.
«Я его зажал сегодня, - говорит Юрка. Забыв про новый костюм, он показывает, как проходит к щиту его соперник Галачьян, тоже кандидат в сборную, и как он, Юрка, зажимает его. Алик убеждает Юрку играть так, как играет всемирно известный негр Уилт Чемберлен».
- Баскетбол использован в повести для создания среды. Кто такой Чемберлен, у нас тогда толком никто не знал. А Алик Крамер, главный герой повести, обладал жуткой эрудицией, такой всезнайка, вот он Чемберленом и блеснул.
- Ведь вы и сами когда-то играли в баскетбол?
- Почему играл, я и сейчас играю, правда, в основном во Франции. Кстати, до эмиграции лет тридцать не брал в руки мяча. А в Америке шел как-то по тропинке, смотрю в кустах валяется мяч, а рядом щит с кольцом. Стал делать броски и подумал: «Елки-палки, как же это потрясающе!» С тех пор уже лет двадцать тренируюсь. В основном сам, но иногда приходят мальчишки какие-нибудь - черные или местные французы, с ними играю.
- А в студенческие годы занимались всерьез?
- Входил во вторую сборную Мединститута, выступал на городских соревнованиях. Но я тогда гораздо хуже играл, чем сейчас. Энергии, конечно, было побольше, но техники намного меньше.
- Ну да, баскетбольная техника у вас выросла, а литературная упала…
- Надеюсь, обе выросли, - обиделся Аксенов. - Попадание, кстати, невероятное - сам удивляюсь. Из трехочковой зоны - бух бух-бух.
- Ваш рассказ «Любителям баскетбола» - настоящий гимн этой игре. Он посвящен Стасису Красаускасу, вы хорошо его знали?
- Это был мой друг, художник (эмблема журнала «Юность» - его работа) и профессиональный спортсмен. В баскетбол он играл неплохо, но прежде всего был потрясающий пловец. Когда уходил в штормовое море, люди собирались на дюнах, чтобы стать свидетелями этого красивого зрелища. Кстати, если не изменяет память, он был мастером спорта по водному поло. Увы, Стасис рано ушел из жизни.
Я много писал о волейболе, но особенно о баскетболе. Главный герой повести «Пора, мой друг, пора» - баскетболист, а рассказ «Свияжск» по сути грустный монолог бывшего игрока. Жизнь не слишком удалась, и он все время возвращается к счастливым дням спортивной молодости.
- Как у вас возник интерес к баскетболу?
- Благодаря появлению прибалтийских команд. Между двумя мировыми войнами Литва была чемпионом Европы, а Латвия и Эстония конкурировали с ней. Это были истинные профессионалы. Играли совсем иначе, чем советские любители. Мы впервые увидели настоящую хореографию баскетбола. Изумительные движения, искусство перемещаться по площадке… В 1948-м я побывал на первенстве Союза в Москве, куда приехали все три прибалтийские сборные. Они играли в другой баскетбол, даже по сравнению с ЦСКА, тогда он назывался ЦДКА. И мы, школьники, изучали эту технику прохода под кольцом, дриблинг, броски. А вскоре я отправился в Магадан, к своей маме, и этим новым баскетболом поразил местных аборигенов. Конечно, физически ребята там были сильнее, настоящие атлеты, но в баскет совсем не тянули. Я заметил, что они за мной внимательно следят: как я хожу по площадке, кружусь с мячом. Технику получали от приезжего мальчишки…
Между прочим, я однажды написал большой очерк «Команда, которая любит играть в баскетбол» (о ленинградском «Спартаке» Кондрашина и Шуры Белова), и, кажется, это был первый очерк, который «Юность» опубликовал о баскетболе.

Теннис

Почему в «Московской саге» ваши герои играют в теннис? Ведь Ельцина тогда еще не было, а в 20-30-е годы шахматы были гораздо популярнее, вспомните хотя бы фильм «Шахматная горячка».
- Все верно. Но элита, правительственная и военная, играли в теннис. У Трифонова есть гениальный рассказ на эту тему - «Игры в сумерках», он относится к 1937-му году. В «Советском спорте» решили, что это про спорт и напечатали. А на самом деле это был такой колоссальный антисоветский рассказ…

Шарж на Аксенова Сергея Довлатова

Бокс

В конце 60-х в «Литературной газете», как сейчас помню, на красноватой бумаге, был напечатан ваш рассказ о боксере «Поэма экстаза». Почему вы не включили его в свои книги?
- Да, хороший был рассказ. Главный герой - боксер-левша, суперменистый такой юноша, всех побеждает, у него какой-то божий дар. Увы, я потерял рассказ, вот его нигде и нет.
- Поищу для вас в библиотеке. А вам не приходилось выступать в роли журналиста, быть спортивным корреспондентом на каком-нибудь соревновании?
- В 70-е я ездил с ленинградским «Спартаком» в Тбилиси на их последний матч и сделал неплохой журналистский репортаж для «Юности». Тогда команду тренировал Кондрашин, еще жив был Саша Белов. Есть что вспомнить.

Автогонки

- Судя по повести «Поиски жанра», вы хорошо разбираетесь в автомобилях.
- Первым моим автомобилем был чудовищный «Запорожец». Я никогда не знал, поедет он или нет, и больше лежал под машиной, чем сидел за рулем. Так что волей-неволей разбирался, что к чему. А потом появились «Жигули», я стал одним из первых покупателей и ловил такой кайф от этой европейской машины, просто какая-то наркомания. Я не мог остановиться и ехал, ехал, ехал. В 1972-м отправился в Болгарию, а там один поляк мне говорит: «Вы все в СССР - идиоты. Не знаете, что есть соглашение, согласно которому советские могут без всякой визы въехать в любую страну восточного блока». Вот я и проехал все страны, включая Югославию. В результате и появилась повесть.
- Какие потом были машины?
- В Америке сначала мне хорошо послужил «Олдсмобиль-омега». Был «Форд». Потом я приобрел маленький «Мерседес», поменял его на большой. Так на нем и катался, пока не появился «Ягуар», который я купил в 2000-м. Перебрался во Францию вместе с ним - машину перегнали по морю за тысячу долларов.
Скоростью я не злоупотреблял, но в переделки попадал разные - и в Европе, и в Америке. Однажды мы с женой Майей ехали из Канн в Монако и случайно съехали с высокогорного фривея на жуткую горную дорогу без всяких ограждений - один-два колышка торчат и все. Вокруг горные пропасти, внизу бездна. Ужас! Майя закрыла глаза, и я не был уверен, что доеду до финиша. Позднее узнал, что на этой дороге снимались фильмы про Джеймса Бонда.
Машины разбивал неоднократно. Однажды это случилось на ледяной дороге из Москвы в Питер. Другой раз в Минске в меня ночью врезался пьяный поливальщик. «Жигули» вдребезги, а я, как видите, жив.

* * *

Увы, именно в своей машине в январе 2008-го Василия Аксенова подстерегала беда. За рулем писателю стало плохо, автомобиль сильно ударился об ограждение. С Василием Павловичем случился тяжелый инсульт. Встать на ноги он так и не сумел.

Вскоре после смерти Аксенова Андрей Макаревич посвятил ему одну из своих песен

Комментарии

Писатель-антисоветчик Аксенов вспоминает полёт в Японию с футболистами "Динамо", включая Льва Яшина.
Какой-то "злой стукач" (приставленный "ужасным" КГБ?!) не давал бедным футболистам виски выпить. Но добрый Аксенов помог. И Яшину в том числе.
Не так давно я разговаривал с одним из врачей, которые пытались помочь Яшину в конце его жизненного пути. Если кто не в курсе, легенда советского футбола Лев Яшин погиб от алкоголизма. В последние годы жизни на последней стадии алкоголизма у него выходили органы из строя, что-то пришлось ампутировать.
Интересно, вспоминал ли тяжело больной алкоголизмом Яшин тот полёт в Токио и если да, то что он думал о "злом стукаче", мешавшим ему тогда выпить, и о "добром" Аксенове.

Во-первых, Аксёнов не писатель-антисоветчик, а просто большой писатель. Так же как и Вы не шахматист-сталинист, а отдельно шахматист и отдельно сталинист. Во-вторых, я Вас уверяю, алкоголизм развился у Яшина не во время полёта в Токио. И, кстати, именно при столь любимой Вами советской власти пьянство приняло столь огромные масштабы. В-тертьих, Ваша симпатия к стукачам абсолютно предсказуема.

Я читал исследования по этому вопросу. Конечно, в России пьянство "приняло огромные масштабы" задолго до Советской власти. Что абсолютно не противоречит факту, что при советской власти пьянство приняло такие масштабы, каких не было даже в дореволюционной России.

"Если кто не в курсе, легенда советского футбола Лев Яшин погиб от алкоголизма." (с)

Я думаю, мало кто в курсе этого. Лично я слышу впервые, беглый поиск по гуглу ничего не находит. Расскажите о достоверности информации. А если это правда, то выясняется, что в вашей любимой советской системе умели скрывать информацию от всего населения? Не может быть!

Источник информации - крупный врач, длительное время работавший со "звездами", страдающими алкоголизмом. И с Яшиным в том числе.
По его словам, на почве алкоголизма у Яшина развился букет тяжелых болезней (в частности, отмирание нервной ткани), которые и унесли его жизнь.

P.S. Кстати, это - не секрет. Вот тут об этом в увлекательной форме http://svpressa.ru/sport/article/2666/
"Употреблял крепкие напитки и легендарный Лев Яшин. У него рано образовалась язва желудка. Вместо того чтобы как-то лечить заболевание, вратарь много курил и нередко выпивал. Однако на это все смотрели сквозь пальцы. Играл-то он лучше всех. Но однажды это чуть не привело к межнациональному конфликту. В 60-х «Динамо» отправилось в турне по Чили. Хозяева выдвинули условие: если Яшин играет - полный гонорар, если нет - 50%. И вдруг перед одним из матчей Лев Иванович исчез. Обыскали всю гостиницу, заявили в посольство, позвонили в Москву. Там были готовы выбросить в Чили едва ли не десант! Все это воспринималось как «происки врагов».

Но вечером Яшин объявился - приехал на мотоцикле, сидя на пассажирском месте в трусах и майке, будучи сильно «уставшим». Он рассказал, что перед завтраком вышел с черного хода гостиницы на минутку покурить, причем в «семейных» трусах. И тут какой-то мотоциклист, узнав его, на ломаном русском языке предложил проехать на соседнюю улицу, где болельщики «хотели получить автографы и больше узнать о Советском Союзе». Без угощения, естественно не обошлось. Ну не мог Лев Иванович отказать трудящимся."

Ну, в статье речь идёт о временах, когда последствия были скорее глупо-комичными, но вот в последние годы жизни Яшина они уже носили явно трагичный оттенок.

Про гонорар 50% - похоже на самоуправство, и выглядит слишком неофициально для того, чтобы в те годы такой договор мог быть заключен с представителями советской системы, к тому же, думаю, что репутация сов. спортсменов заботила этих представителей неизмеримо больше, чем 50% гонорара от матча. Не в карман же шло. Наоборот, на пропаганду тратились огромные деньги. Так что те, кто решил именно таким образом обосновать стремление руководителей делегации непременно выводить Яшина на поле в каждом матче, видимо, совсем молоды, и не имеют представления о приоритетах чиновников в то время.

С Яшиным, уехавшим в трусах на мотоцикле и вернувшимся выпившим... Любят авторы некоторых СМИ выдумывать истории, которые могут покзаться смешными людям, читающим такого рода прессу. Выглядит ещё менее вероятным, чем о 50%.
Не мог себе позволить любимец десятков миллионов вести себя как заурядный алкаш. Плюс дело было за границей. Даже если это такая заграница, где первый встречный мотоциклист разговаривает на русском (хоть и ломаном).

Текст сочинения:

Рассказ Аксенова Победа написан в начале шестидесятых годов XX века, в разгар хрущевской оттепели. В это время общество потихоньку расцветало, приходя в себя после тридцати лет жестокого тоталитаризма. В литературе этот расцвет ознаменовался приходом новой волны писателей и поэтов, ставших властителями дум молодого поколения. Одни из них возвращались из лагерей, другие получали возможность печатать запрещенные ранее произведения, а третьи (в том числе и Аксенов) были совсем новыми людьми в литературе. Вдохновленные оттепелью, они создавали произведения, абсолюҭно независимые от линии парҭии и номенклатурных указаний и выражавшие все помыслы и надежды молодежи. Аксенов стал в 60-е годы лидером среди молодых прозаиков. Победа один из первых его рассказов. Он совсем маленький, но очень интересный. Итак, в купе скорого поезда молодой гроссмейстер встречает случайного попуҭчика. Попуҭчик, сразу узнав гроссмейстера, моментально заряжается немыслимым желанием победить его. Просто потому, что вид неловкого интеллигенҭного гроссмейстера вызывает в нем насмешку и презрение: ...мало ли что, подумаешь, хиляк какой-то/Гроссмейстер легко соглашается на игру, и парҭия начинается... И ҭуҭ происходиҭ очень странная вещь: начавшись, парҭия приобретает неожиданный характер. Из простого спорҭивного состязания она перерастает в беспощадную борьбу двух поколений, совершенно разных по духу и убеждениям. На шахматной доске сошлись не просто белые и черные фигуры, а две жизни, два взгляда на жизнь. Конфликтующие постоянно и в реальной жизни, они сходятся открыто на шахматном поле, и начинается биҭва не на жизнь, а на смерть. Гроссмейстер в этой биҭве представляет все молодое поколение 60-х. Он аккуратен, воспитан, корректен и, хотя и робок, готов сражаться за свои идеалы до последнего. Таинственный же его попуҭчик приобретает черҭы устрашающие и почти мистические. Внешнее его описание почти отсуҭствует; физический его облик неясен, безлик и ҭуманен, четко выделяюҭся только крутой розовый лоб и огромные кулаки, на одном из которых (левом) видна татуировка Г. О.. А ведь это тоже собирательный персонаж. В нем сосредоточены все худшие черҭы, встречающиеся в некульҭурной части современного общества: ханжество, невежество, грубость, ненависть к умным, презрение к молодым. Без тени сомнения спрашивает он у гроссмейстера: Вот интересно, почему все шахматисты евреи?.. Есть в этом что-то бесконечно подлое, и гроссмейстер призывает на помощь все светлое, что есть у него в душе. Поле биҭвы для него оживает: появляется укромный уголок за каменной террасой, куда можно спрятать ферзя; поле h8, стратегически важное для гроссмейстера, принимает вид поля любви. В противовес черным фигурам, марширующим под Хас-Булата удалого, белые идуҭ в бой под фортепианные пьесы Баха и плеск морских волн.
Четким и ясным мыслям гроссмейстера противопоставляется какофония и неразбериха в голове и на поле Г. О. В то время когда гроссмейстер строиҭ красивые и тонкие планы возможных ходов, Г. О. думает: Если я его так, то он меня так. Если я сниму здесь, он снимет там, потом я хожу сюда, он отвечает так... Все равно я его добью, все равно доломаю. Подумаешь, гроссмейстер-балетмейстер, жила у тебя еще тонкая против меня. То место доски, куда прорываюҭся фигуры Г. О., становиҭся центром бессмысленных и ужасных действий.
Увлекшись глубоким наступлением, Г. О. совершает ряд ошибок, и вот уже гроссмейстер близок к победе, и читатель, любящий справедливость, с нетерпением ждет этой победы, как вдруг, совершенно неожиданно... гроссмейстер проигрывает. Г. О. объявляет мат, и рушиҭся вся светлая диспозиция гроссмейстера, и сам он видиҭ, как его ведуҭ на расстрел черные люди в шинелях с эсэсовскими молниями и как ему надеваюҭ на голову вонючий мешок под далекие звуки Хас-Булата... Что же случилось? Неужели пошлость и невежество вышли победителями и неужели им предначертано задушить все светлые идеалы? Ни в коем случае. Потерпевший поражение гроссмейстер все равно чувствует, что он выше своего победителя, что он никогда не совершал подлостей, и вручает ликующему Г. О. золотой жетон с надписью: Податель сего выиграл у меня парҭию в шахматы. Гроссмейстер такой-то.
Главное, что выражает этот рассказ, это готовность молодого поколения отстаивать свои взгляды и убеждения, бороться за само право на независимое существование, какая бы сила ни старалась это поколение раздавить и поглотить. Хотя гроссмейстер и проиграл парҭию, но он не побежден морально и готов к будущим биҭвам. Завершаюҭ рассказ его слова о том, что он заказал уже много золотых жетонов своим будущим победителям и постоянно будет пополнять запасы. Впереди у гроссмейстера, как и у всего его поколения, долгая жизнь, как большая, увлекательная парҭия.

Права на сочинение "Василий Аксенов. "Победа" (рассказ с преувеличениями)" принадлежат его автору. При цитировании материала необходимо обязательно указывать гиперссылку на

(В сб.: Василий Аксенов: Литературная судьба. – Самара: Самарский университет, 1994. с. 84-97)

В композиционно-смысловой организации рассказа , в соответствии с традициями русской литературы, особая роль отведена так называемым сильным позициям: заглавию, подзаголовку, зачину и концовке.

Заглавие Победа благодаря многокомпонентности значения слова оказывается началом целого пучка смысловых потоков, то предвосхищающих развитие сюжета, то сопровождающих, как бы «опевающих», оттеняющих его, то вступающих с ним в некоторое противоречие. Не вдаваясь в подробности семантического анализа, обозначим условно некоторые основные семантические компоненты, составляющие своеобразный арсенал потенциальных смыслов, которые могут актуализироваться или не актуализироваться в тексте:

1) «конечность» ; победа в этом аспекте есть успешное завершение и предел целенаправленного действия;

2) «альтернативность» ; выражается в противопоставлении «победа – поражение», «победитель – побежденный», а также в грамматической валентности глагола «победить», требующего двух актантов – субъекта и объекта;

3) «сфера деятельности» ; предполагает выбор из членов ряда «борьба – война – соперничество – состязание – игра».

Подзаголовок Рассказ с преувеличениями отчасти гасит бравурный оттенок в семантике заглавия. Он воспринимается как единственная явная реплика автора, желающего обозначить субъективное начало, сохраняя в то же время дистанцию между собой и «внутренним миром» текста. Этот люфт позволяет избежать жесткости смысловой конструкции, внося в значение целого ироническую ноту и выдавая, может быть, несколько стыдливое отношение автора к глубинному содержанию рассказа.

Зачин состоит из трех абзацев и имеет двухчастную композицию. Первую часть составляет начальное предложение (НП); в нем в свернутом, самом общем виде представлена фабула рассказа:

В купе скорого поезда гроссмейстер играл в шахматы со случайным спутником 2 .

Ассоциативная связь победа – гроссмейстер играл в шахматы , на первый взгляд, заполняет лакуну, созданную заглавием (победа в чем?) и удовлетворяет ожидания читателя. Синтаксическая структура НП ставит гроссмейстера в активную позицию и в центр повествования, предвещая победу ему. Однако смысловая ассоциация поддерживается только соположением в тексте; однозначных показателей кореферентности 3 ассоциатов нет. Таким образом, семантическая валентность заглавия замещена не ответом, а лишь предположением, что речь пойдет о победе гроссмейстера в шахматной игре; напряженность не разрешена, читательские ожидания не подтверждены и не опровергнуты. Более того, случайный спутник во второй части зачина выдвинут синтаксически на передний план:

Этот человек сразу узнал гроссмейстера, когда тот вошел в купе, и сразу загорелся немыслимым желанием немыслимой победы над гроссмейстером. (С. 346).

Активность спутника подчеркнута и синтаксически (предикат прямо переходный с прямым объектом), и лексически (загорелся желанием ). Что касается гроссмейстера , то подчеркнута, напротив, его пассивность: синтаксически (активная конструкция искусно превращена в семантически пассивную отсечением объекта в придаточную часть), грамматически и лексически (смирился, не избежать ):

Гроссмейстер сразу понял, что его узнали, и с тоской смирился: двух партий по крайней мере не избежать. Он тоже сразу узнал тип этого человека. Порой из окон шахматного клуба на Гоголевском бульваре он видел розовые крутые лбы таких людей . (С. 346).

Синтаксический параллелизм, повторы (сразу узнал – сразу понял – тоже сразу узнал ) только подчеркивают различия в позициях персонажей.

Итак, в зачине «вектор успеха» колеблется, предвещая победу то одному, то другому персонажу; единственная его экспликация опевается целым аккордом противоречивых модальных смыслов: загорелся (+) немыслимым (-) желанием (+) немыслимой (-) победы нал гроссмейстером .

Сопоставление имен персонажей выявляет в них значимый смысловой диссонанс: соотнесены номинации, основанные на разноплановых признаках:

гроссмейстер – случайный спутник

Подчиняясь закону семантического согласования в синтагматическом словесном ряду, они взаимно оттеняют друг друга и наделяют дополнительными семантическими компонентами:

Гроссмейстер – случайный спутник

сильный шахматист – не сильный?

Неслучайный? – не шахматист?

главное действующее лицо? ???

(известный, узнаваемый) – неизвестный?

не узнаваемый? ???

Оба номинационных ряда развиваются, вводя в смысловые линии «сфера деятельности», «сила/слабость» тему физической силы/слабости. Узнав гроссмейстера именно как гроссмейстера , спутник оценивает его в иной плоскости:

…подумаешь, …хиляк какой-то

Гроссмейстер узнает в спутнике только тип, но тоже как бы по физическому признаку: розовые крутые лбы таких людей

Тем самым «сфера победы » смещена от игры к борьбе, даже физическому противостоянию. Возникает новая смысловая корреляция: интеллект – физическая сила ; именно признание интеллектуального превосходства гроссмейстера и вызывает поначалу агрессивность спутника.

Не менее значимую смысловую корреляцию между зачином и заглавием создает развитие темы конечности, результативности, завершенности, заданной заглавием. Детерминант НП (В купе скорого поезда ) указывает на ограниченность места и времени, в котором разворачивается действие. Кроме ограниченности, подчеркнута изолированность, а также движение. Но движение это особое: оно делит мир рассказа на три части:

1) НЕЧТО, относительно чего движется скорый поезд ; оно никак себя не проявляет, ничем не ограничено, не обозначено, т. е. бесконечно;

2) купе — замкнутый мирок, ограниченный пространственно и темпорально;

3) движущийся скорый поезд ; скорое движение – его способ существования; ни исходный пункт, ни пункт назначения не упомянуты: это движение само по себе, без начала и конца, движение как нечто постоянное, и лишь его скорость напоминает о конце пути и ограниченности фабульного времени. Иначе говоря, скорый поезд – образ, соединяющий в себе представление о бесконечности и ограниченности. Купе неподвижно (постоянно?) внутри поезда, ТО, бесконечное, — снаружи.

Мы видели, что заглавие и зачин предвосхищают некую неопределенность в смысловом наполнении ключевого слова победа . Дальше эта неопределенность, неустойчивость (лакунарность, смысловая валентность) выходит на событийно-сюжетный уровень, оставаясь одним из главных компонентов смысла текста.

Дело в том, что ФАКТ ПОБЕДЫ в развитии сюжета, строго говоря, нигде не зафиксирован, или, по крайней мере, зафиксирован неоднозначно. Сначала победа приписывается гроссмейстеру , но только как субъективное ощущение по поводу выигрыша пешки. Несоответствие события (выиграл пешку ) и его интерпретации (приходит победа ) бросается в глаза, тем более, что перед этим Г. О. выиграл ладью. Выигрыш ладьи не назван победой и воспринят самим Г. О. с недоверием:

Вы меня не подлавливаете? — спросил Г. О . (С. 347).

Следующий выигрыш кажется более определенным:

Логично, как баховская кода, наступил мат черным . (С. 349)

Но игра на этом не кончается: не заметив мата своему королю, Г. О. объявляет шах , а затем и мат гроссмейстеру . Однако и этот выигрыш нигде не назван победой ; более того, в глазах самого торжествующего победителя он выглядит невероятным и требующим документального подтверждения. И такое подтверждение дано, но только после «пуанта», выводящего сюжет за грань реального:

…Я дам вам убедительное доказательство. Я знал, что я вас встречу . Он открыл свой портфель и вынул оттуда крупный, с ладонь величиной, золотой жетон, на котором было красиво выгравировано: «Податель сего выиграл у меня партию в шахматы. Гроссмейстер такой-то…», извлек из портфеля гравировальные принадлежности и красиво выгравировал число в углу жетона….

— Без обмана? — спросил Г. О.

— Абсолютно чистое золото, — сказал гроссмейстер. — Я заказал уже много таких и постоянно буду пополнять запасы». (С. 350)

Очевидно разное смысловое наполнение трех употреблений слова победа . В заглавии слово имеет максимально широкий и неопределенный смысл; во втором словоупотреблении (победа над гроссмейстером ) актуализация значения «выигрыш в шахматной игре» довольно призрачная, т. к. гроссмейстера можно победить не только в шахматной игре и даже скорее всего не в шахматной игре; третье употребление сюжетно связано с выигрышем пешки, но имеет явно более широкий смысл (на банально-философский лад ):

Вот так добиваешься чего-нибудь, — думал он, — а что дальше? Всю жизнь добиваешься чего-нибудь; приходит к тебе победа, а радости от нее нет . (С. 348).

Дальше эта тема реализуется уже только в шахматной терминологии, и к концу рассказа смысл ассоциатов заметно конкретизируется: мат черным, матовая ситуация, мат королю, шах, мат, залепил мат гроссмейстеру (невероятно, но факт), выиграл партию в шахматы . По мере нарастания определенности (победа – выиграл партию в шахматы ) становится все более явным несоответствие развития словесно-ассоциативного ряда развитию фабулы: победа – выиграл пешку,

наступил мат – игра не кончилась,

невероятно, но факт – не факт, т. к. мат уже был раньше.

Поскольку заглавие предвосхищает факт победы , успеха в какой-то борьбе, завершения этой борьбы, а сюжет не удовлетворяет этих ожиданий с достаточной определенностью, приходится искать факт победы за пределами фабулы, в какой-то другой области. Текст дает для этого основания.

Мы уже видели, как в тему шахматной игры вплетался мотив борьбы, физической силы. В дальнейшем смысловая линия «сфера деятельности » разрабатывается на нескольких уровнях и в нескольких направлениях. Во-первых, продолжается тема физической силы, но только в связи с одним из героев:

(спутник) зажал их (пешки) в кулаки и кулаки показал гроссмейстеру… Гроссмейстер… чуть поморщился, вообразив удары этих кулаков, левого или правого». (С. 346)

…круп коня был так убедителен (С. 347),

(Г. О.): …»Все равно я его добью, все равно доломаю …жила еще у тебя тонка против меня… Все равно я тебя задавлю, хоть кровь из носа » (С. 49).

Незаметно в этот ряд вплетается тема противостояния характеров, воли, и здесь сила тоже не на стороне гроссмейстера ; он говорит спутнику :

«Вы сильный игрок» (С. 347),

затем: «Вы сильный, волевой игрок» (С. 350).

Г. О. вводит еще целую гамму мотивов противоборства, напевая «Хас-Булат удалой …» (С. 346, 348, 350). Во всех сферах гроссмейстер проявляет слабость, причем не только в глазах Г. О. , но и в авторской интерпретации:

…строгость одежды и манер, столь свойственная людям, неуверенным в себе и легкоранимым.. . (346),

…скрывает от посторонних неуверенность и робость взгляда … губы, которым свойственно было растягиваться в жалкой улыбке или вздрагивать… (С. 347).

В ходе игры гроссмейстер все время уступает инициативе спутника, даже проявляет трусость – прячется, убегает – и, наконец, становится жертвой. В то же время заявленная в НП тема силы гроссмейстера не исчезает, а развивается в каком-то из глубинных слоев семантики текста, возникая проблесками на протяжении всей сюжетной части, всегда как реакция на агрессию спутника :

Несколько раз перед его глазами молниями возникали возможные матовые трассы ферзя.. . (С. 346).

Пока конь висел над доской, перед глазами гроссмейстера вновь замелькали светящиеся линии и точки возможных предматовых рейдов и жертв… (С. 347).

В каждом из синтагматических рядов сведены воедино члены нескольких ассоциативно-семантических парадигм. Все эти смыслы складываются в нечто переливающееся и напоминающее живопись художников-сюрреалистов: острая, изощренная мысль отливает то ли молнией, то ли автоматной очередью, шахматный конь то оборачивается провокатором , то нависает над слабым и робким гроссмейстером своим «убедительным » крупом , однако с отклеившейся байкой. Сквозь образ слабого и робкого гроссмейстера , во всем уступающего напористому сопернику, проглядывает некто вроде героя вестерна, стреляющего трассирующими пулями, но одновременно и интеллектуал, вполне владеющий ситуацией и уступающий только из жалости:

…но он гасил эти вспышки, чуть опуская веки и подчиняясь слабо гудящей внутри занудливой жалостливой ноте… (С. 346).

Гроссмейстер понял, что в этом варианте …одних только юношеских мифов ему не хватит .

Так возникли и исчезли еще две из возможных сфер победы – борьба умов и война героев. Еще один из возможных образов победителя признан несостоятельным и отброшен. Но именно это и показывает, что гроссмейстер волен выбирать и менять сферы борьбы и образы победителя. Ему даже кажется, что он волен вести поединок в нужном русле или закончить его. Однако ему приходится отбрасывать одну за другой сферы, не принесшие Победы , и каждая из них соответствует новому этапу человеческой жизни. После юношеских мифов победа ожидается в новой сфере, определенной столь же неоднозначно; переход выражается словесным рядом миф – реальность – борьба – жизнь .

Переход от мифа к «реальности — борьбе — жизни » происходит в одном абзаце и являет собой изящный пример взаимодействия синтагматических и парадигматических связей в тексте. Парадигматическая связь в этом ряду очевидна, хотя и не однозначна. Чтобы показать синтагматический аспект ассоциативно-семантического ряда, процитируем абзац целиком:

Гроссмейстер понял, что в этом варианте, в этот весенний зеленый вечер одних только юношеских мифов ему не хватит. Все это верно, в мире бродят славные дурачки – юнги Билли, ковбои Гарри, красавицы Мери и Нэлли, и бригантина поднимает паруса, но наступает момент, когда вы чувствуете опасную и реальную близость черного коня на поле b4. Предстояла борьба , сложная тонкая, увлекательная, расчетливая. Впереди была жизнь (С. 348).

Понятия в этом абзаце как бы перетекают друг в друга; но это только вербализация того, что уже было изображено, хотя и не названо. Мы уже видели игру смыслов «игра (борьба) — война» . Постепенно в этот ряд вводилось понятие жизнь , но не как смысловая ассоциация, а как чувственно воспринимаемый образ, не мысль, а изображение.

Игра Г. О. поражала и огорчала гроссмейстера. На левом фланге фигуры столпились таким образом… Весь левый фланг пропах уборной и хлоркой, кислым запахом казармы, мокрыми тряпками на кухне, а также тянуло из раннего детства касторкой и поносом » (С. 347).

Можно подумать, что это неудача в игре вызывает в памяти гроссмейстера самые неприятные воспоминания. Так и есть, но автор повторяет этот прием неоднократно, причем тема воспоминаний как-то постепенно гаснет, заменяется ощущением синхронности двух планов происходящего — игры и жизни . Синхронность эта переходит местами в полное слияние:

«Вот вы гроссмейстер, а я вам ставлю вилку на ферзя и ладью, – сказал Г. О. Он поднял руку. Конь-провокатор повис над доской » (С. 347).

Гроссмейстер при этом думает:

…Вилка на дедушку и бабушку. Жалко терять стариков .

Гроссмейстер… спрятал ферзя в укромный угол за полуразвалившейся каменной террасой…

(напомним, игра происходит в купе скорого поезда)

…где осенью остро пахло прелыми кленовыми листьями. Здесь можно отсидеться в удобной позе, на корточках. Здесь хорошо, во всяком случае, самолюбие не страдает. На секунду привстав и выглянув из-за террасы, он увидел, что Г. О. снял ладью (С. 347).

Совмещение одновременно нескольких (до трех) личностных, пространственных и временных планов в этом абзаце позволяет догадываться о бесконечности, вездесущности того, кто назван в рассказе гроссмейстером ; с личностью эту сущность отождествить невозможно, поскольку подчеркивается именно ее недискретность. Однако на очередном этапе «борьбы/жизни » гроссмейстер терпит изжогу и головную боль от ходов черного ферзя. Дважды он меняет сферу ожидаемого успеха, причем оба раза это оформлено как отступление, хотя успех, кажется, достигнут. Сначала он избирает в качестве утешения (после потери ладьи) простые радости жизни:

Гроссмейстер сообразил, что кое-какие радости еще остались у него в запасе. Например, радость длинных, по всей диагонали, ходов слона. Если чуть-чуть волочить слона по доске, то это в какой-то мере заменит стремительное скольжение на ялике по солнечной, чуть-чуть зацветшей воде подмосковного пруда, из света в тень, из тени в свет (С. 348).

Ялик – очевидная ассоциация с утраченной ладьей. Тут сама собой возникает жажда любви:

Гроссмейстер почувствовал страстное, непреодолимое желание захватить поле h8, ибо оно было полем любви , бугорком любви , над которым висели прозрачные стрекозы (С. 348).

«Праздник любви» приходит без усилий, но вызывает раздражение соперника и усиливает его агрессивность.

В конце этого эпизода сведены воедино темы «жизнь » и «игра », только не вполне ясно, какое из этих понятий является определяемым, а какое — предицирующим. Думается, автор преднамеренно сделал уравнение обратимым, чтобы каждый вариант соответствовал одной из переливающихся, совмещенных в одном изображении реальностей:

Ничто так определенно не доказывало бессмысленность и призрачность жизни, как эта позиция в центре. Пора кончать игру (С. 349).

И действительно, жизнь/игра подходит к концу, то ли по воле гроссмейстера , то ли в соответствии с внутренней логикой игры/жизни . Но нашлась еще одна сфера, в которой можно победить. Назовем ее условно «гармония». Возможно, в жизни это соответствует творчеству:

Нет, — подумал гроссмейстер, — ведь есть еще кое-что, кроме этого . Он поставил большую бобину с фортепьянными пьесами Баха, успокоил сердце чистыми и однообразными, как плеск воды, звуками, потом вышел из дачи и пошел к морю. .. .

Вспоминая море и подражая ему, он начал разбираться в позиции, гармонизировать ее. На душе вдруг стало чисто и светло.

Логично, как баховская CODA, наступил мат черным. МАТОВАЯ СИТУАЦИЯ ТУСКЛО И КРАСИВО ЗАСВЕТИЛАСЬ, ЗАВЕРШЕННАЯ, КАК ЯЙЦО (С. 349).

Последняя фраза по своей парадоксальной семантике и избыточной эстетике достойна отдельного исследования. В смысловом развертывании текста это, безусловно, кульминация – но не единственная. Она же развязка – победа! – но не последняя, даже в той игре/жизни (юношеские мифы – любовь – гармония ), которую прожил гроссмейстер за время развития сюжета; потому что за этим следует казнь.

Успех гроссмейстера в сфере гармонии полон и совершенен. Но именно эта сфера для его спутника просто не существует; тот продолжает борьбу, оставаясь на своем уровне, в своей сфере , и там побеждает. Так тема несовпадения , которая уже косвенно возникала в ассоциативно-словесных рядах, выходит на уровень поверхностного смысла. Но заявлена она была гораздо раньше и даже вербализована в начале игры:

« – Ведь вы гроссмейстер такой-то? – спросил Г. О.

– Да, – подтвердил гроссмейстер.

– Ха-ха-ха, какое совпадение! – воскликнул Г. О.

– Какое совпадение? О каком совпадении он говорит? Это что-то немыслимое! Могло ли такое случиться? Я отказываюсь, примите мой отказ, – панически быстро подумал гроссмейстер, потом догадался, в чем дело и улыбнулся.

– Да, конечно, конечно.

– Вот вы гроссмейстер, а я вам ставлю вилку на ферзя и ладью, – сказал Г. О. (С. 347).

Эпизод многозначен; сейчас для нас важно, что совпадение , о котором идет речь, не объяснено, а весь эпизод демонстрирует несовпадение во всем: гроссмейстер панически пугается какого-то другого совпадения (2), не того (1), о котором сказал Г. О. Потом гроссмейстер будто бы понял, о каком совпадении (3) речь, но, во-первых, нам его не объяснил, во-вторых, кажется, опять ошибся, о чем говорит неожиданность последующего хода Г. О. Совпадения 1, 2, 3 не совпадают . Тем самым автор выдвигает тему несовпадений в ряд ключевых.

Не совпадают те сферы, в которых живут и действуют персонажи.

Игра Г. О. состоит в том, чтобы добить, задавить другого. Автор строит ее описание в форме несобственно-прямой (несобственно-авторской) речи, где грань между мыслями героя и автора стирается:

Игра Г. О. поражала и огорчала гроссмейстера. На левом фланге фигуры столпились таким образом, что образовался клубок шарлатанских каббалистических знаков . Весь левый фланг пропах уборной и хлоркой, кислым запахом казармы… (С. 347).

Зло, заключенное в игре Г. О. , захватывает каждый раз новый период жизни гроссмейстера, в описании которой есть, по-видимому, автобиографический момент. Это зло вполне узнаваемо и соотносимо с жизнью целого ряда поколений советских людей: в раннем детстве – казарма или, может быть, тюрьма, с запахами касторки и поноса , в отрочестве – утрата близких и боязнь провокаторов , затем любовь , омраченная страхом, что опять запахнет хлоркой, как в тех далеких проклятой памяти коридорах .

С изображением этого зла связаны выходы ассоциативно-семантических связей за рамки данного текста. Это, во-первых, переклички с другими текстами В.П. Аксенова. Так, предполагаемые инициалы одного из персонажей – Г. 0. – соответствуют имени персонажа повести «Рандеву», написанной почти в то же время: Гельмут Осипович Лыгерн . Во-вторых, это обращения к опыту советского читателя 60-х годов: татуировка между большим и указательным пальцами левой руки, розовые лбы… под окнами Шахматного клуба на Гоголевском бульваре , цитаты (бригантина поднимает паруса ), а также, по-видимому, ряд имен эпизодических персонажей: хозяин дачи , кучер Еврипид , Нина Кузьминична . Все эти детали, особенно имена, выглядят в тексте случайными, не мотивированными развитием сюжета. Известно, что именно такие компоненты обычно бывают в тексте наиболее значимыми. Между тем, этот смысловой пласт почти полностью закрыт для читателя, не знакомого с социокультурным контекстом эпохи.

В то же время было бы слишком большим упрощением сводить глубинный смысл текста к намекам на реалии одной эпохи. Лагеря, провокаторы и казармы представлены в тексте как одна из ипостасей Зла, образ которого переливается, перетекает из одной формы в другую, создавая картину многоликого отрицания жизни вообще. Как происходит формирование общей картины, хорошо видно на примере одного небольшого фрагмента:

Он (Г. О.) начал атаку в центре, и, конечно, как и предполагалось, центр сразу превратился в поле бессмысленных и ужасных действий . Это была не-любовь, не-встреча, не привет, не надежда, не жизнь . Гриппозный озноб и опять желтый снег, послевоенный неуют, все тело чешется. Черный ферзь в центре каркал , как влюбленная ворона , воронья любовь , кроме того, у соседей скребли ножом оловянную миску. Ничто так определенно не доказывало бессмысленность и призрачность жизни, как эта позиция в центре; пора кончать игру (С. 349).

В этом переплетении ассоциативно-изобразительных и ассоциативно-семантических рядов есть несколько звеньев словесных цепочек, пронизывающих текст и поэтому важных, но не рассмотренных нами. Среди них ряд бессмысленный , связанный везде с действиями Г. О ., а также с рядом толпа – бессмысленная толпа . Он объединяет Г. О. с толпой – в отличие от гроссмейстера . Стоит отметить также парадигмы «поле», «призрачность» и др. Но чтобы понять степень неоднозначности всей картины, необходимо прокомментировать довольно сложный конгломерат ассоциативных связей, апеллирующий к общечеловеческому социокультурному контексту. Формально он скрепляется повтором черный :

черный конь – черный ферзь – человек в черной шинели

Однако традиционная цветовая символика здесь – только вершина айсберга, только сигнал, привлекающий внимание к сложному ассоциативно-символическому построению, возводящему концепт текста на более высокий уровень обобщения. Повторы черный объединяют ряд уже сформировавшихся концептуальных построений и выстраивают новые связи, причем разными способами.

Во-первых, на фоне уже сложившейся парадигмы

черный конь – провокатор – казарма – (лагерь)» черный ферзь ,

который каркает, как влюбленная ворона , ассоциируется, конечно, с «воронком ».

Но затем появляется черный пес

… настигала гроссмейстера спущенная с цепи собака Ночка

и облик зла становится более всеобъемлющим, фольклорным (ср.: «Черный конь под Чудом-Юдом споткнулся, черный ворон на плече встрепенулся, черный пес возле ног ощетинился»).

человек в черной шинели с эсэсовскими молниями на петлицах.. .

Хоть молнии и эсэсовские , с ними вливаются в образ вселенского зла и те вспышки, которые молниями возникали перед глазами гроссмейстера и которые он гасил , несмотря на усилия коня-провокатора .

Конкретизация обернулась новым расширением, включив в сферу зла и «справедливое» насилие «добра над злом». I

Дальнейшее описание казни непонятно, если не поднять сложившийся концепт еще на один уровень, сигналом которого является включение в ассоциативный ряд нового символа – медной трубы

Мат! — как медная труба, вскрикнул Г. О.

В библейской традиции конь символизирует плоть в ее противопоставлении духу, псы – гонители, а овраг, в котором в дохристианские времена приносили в жертву детей, заглушая их крики музыкой, назывался геенной, впоследствии геенной огненной 4 . В этой системе ассоциаций становится понятнее картина казни гроссмейстера :

…Ступеньки вверх. Почему вверх? Такие вещи следует делать в яме. …Итак, стало совсем темно и трудно дышать, и только где-то очень далеко оркестр бравурно играл «Хас-Булат удалой » (С. 349-350).

Если такие вещи , которые следует делать в яме – жертвоприношение, то на сей раз оно совершено на горе, т. е. на Голгофе. Тема жертвоприношения была вербализована задолго до его осуществления в сюжете:

Жертвуете ладью ради атаки? — спросил Г. О. – Просто спасаю ферзя, – пробормотал гроссмейстер;

…Перед гроссмейстером вновь замелькали светящиеся линии и точки возможных предматовых рейдов и жертв (С. 347).

С такой трактовкой согласуется эпизод с золотым жетоном , использующий корреляцию «медь – золото», где медь символизирует жертву плотскую, а золото – приношение духовное, фимиам*. Становится понятным, почему в сюжете две победы : победа плоти над духом, убивающая его, и победа духа, завершенная, как яйцо , т. е. столь же плодотворная . Парадоксальный смысл этих слов возвращает нас к проблеме конца и бесконечности, уже заявленной в заглавии и зачине. В сюжете эта корреляция выразилась в том, что Г. О. , хотя и представлял многоликое зло, тем не менее как персонаж постоянно оставался в рамках фабулы и того ограниченного пространства/времени, которое определено было в зачине: в купе скорого поезда. Ни разу за время игры не упомянуто окно, пейзаж за окном, какое-нибудь освещение и т. п. Между тем гроссмейстер все время оказывался вне этого хронотопа: то за террасой старого дома, то в казарме , то на подмосковном пруду . Время же в ходе этих перемещений выглядит как некий коридор, в котором смешиваются запахи, пришедшие из разных эпох

…а также из раннего детства тянуло касторкой и поносом.

Пространство по ходу развития сюжета растет

коридор – за террасой – подмосковный пруд – лес – море ,

затем, в сцене казни, абстрагируется (вверх / в яме ) и, наконец, сворачивается в момент казни

стало совсем темно и трудно дышать.

Время же как бы накапливает признаки и в эпизоде казни, вмещая почти вечность от геенны до Голгофы и эсэсовца впридачу, сводится к секундам, которые считает гроссмейстер .

Как только жертвоприношение свершилось, герои вновь оказываются в замкнутом пространстве/времени купе ; более того, гроссмейстер всерьез подводит итог жизни, прожитой им за время игры и уже кончившейся:

Гроссмейстер смотрел на пустую доску, на шестьдесят четыре абсолютно бесстрастных поля, способных вместить не только его собственную жизнь, но бесконечное число жизней , и это бесконечное чередование темных и светлых полей наполнило его благоговением и тихой радостью.

– Кажется, – подумал он, – никаких крупных подлостей в своей жизни я не совершил . (С. 350).

Так сведены воедино ассоциативно-словесная и фабульная разработка сложного концептуального построения, которое невозможно сформулировать однозначно (да и не для того создается художественный текст). Многообразие ассоциаций создает простор для мысли и дает ей общее направление, которое, предельно упрощая, можно выразить рядом формул вроде следующих: плоть ограничена в пространстве и времени – дух бесконечен и вездесущ; плоть предназначена геенне, дух – Голгофе; борьба/игра духа и плоти, добра и зла есть жизнь; она бесконечно повторяема при условии, что дух остается духом, в чем, по-видимому, и заключается победа; нам показана только одна партия, один вариант этой бесконечной коллизии.

Невозможно не вернуться еще раз к смысловому соотношению имен персонажей. Их инициальное родство очевидно; тем значимее смысловая корреляция: гроссмейстером становится только тот, кто играет в эту игру , а спутником – только на время игры.

Можно было бы продолжать изложение, но вне переливающейся смыслами фактуры текста эти истины оказываются бесконечным упрощением.

Вручая партнеру золотой жетон, гроссмейстер (Творец?) не только удостоверяет жертву как победу. Золото, чистое золото символизирует в христианской литературе и искупление, и силу духовных даров 7 . Этот дар закрепляет бесконечную повторяемость коллизии:

– Без обмана? – спросил Г. О.

– Абсолютно чистое золото, – сказал гроссмейстер. – Я заказал уже много таких жетонов и постоянно буду пополнять запасы . (С. 350)

Примечания

1. Зверев А. Блюзы четвертого поколения // Литературное обозрение. 1992. N 11/
2. С 7.
3. Аксенов Вас. Рандеву: Повести и рассказы. М.: Текст, 1991. С. 346. Далее

цитирую по этому изданию с указанием страниц в тексте статьи.

4. Пуант — неожиданный поворот сюжета, неожиданная развязка новеллы. http://dic.academic.ru/dic.nsf/ruwiki/39563

1. Кореферентность… – отношение между компонентами высказывания (обычно

именными группами), которые обозначают один и тот же внеязыковой объект или

ситуацию, т. е. имеют один и тот же референт. См.: Падучева Е. В. Кореферентность

//Лингв. энциклопедич. словарь. М., 1990. С. 243.

1. См.: Библейская энциклопедия. Изд-во Свято-Троице-Сергиевой Лавры, 1990.

С. 406, 785, 664, 157.

1. Там же. С. 157; ср. номинацию «Г. О.».
2. Там же. С. 257.
3. Там же. С. 281.

Лисовицкая Л. Е., 1994

Необходимое послесловие

На конференцию «Василий Аксенов: литературная судьба» (1993) я попала благодаря В.П. Скобелеву с подачи М.Н. Везеровой, сочувствовавшей моим попыткам вписаться в местный научный ландшафт. Лингвисты считали мои опыты слишком текстоцентрическими и говорили, что я домысливаю свои интерпретации за авторов, а литературоведы были против (и справедливо!) анализа стихотворения А.С. Пушкина без учета мнений всех предшествующих пушкинистов .

Конференция предоставляла возможность проанализировать текст признанного автора, который к тому же может опровергнуть мои домыслы или подтвердить результативность предлагаемого способа анализа.

Заседание было настолько увлекательным, что первую встречу с В.П. Аксеновым, когда я вручила ему свой опус, помню смутно; он энтузиазма не проявил никакого, а я была скована смущением перед знаменитостью. Договорились обсудить статью через два дня в Филармонии, где была назначена встреча писателей с городской общественностью.

Опоздала, в суете перерыва улучила момент и короткий разговор оставил долгий след непонимания и простора для интерпретации. Он сразу спросил, почему я не ссылаюсь на Жолковского. Для меня это означало в лучшем случае обвинение в некомпетентности, в худшем – в плагиате, тем более что мой лепет об ограниченности библиотечного фонда звучал странно и неубедительно, масштаб А. К. Жолковского я понимала, но за годы эмиграции его имя забылось. Потом В.П. спросил, что я думаю об эпизоде с еврейством гроссмейстера, и я ответила, что сознательно обошла этот эпизод. Моих объяснений (я действительно не знала, что с этим делать, т.к. в контексте моей интерпретации эпизод вписывался в мотив Голгофы, но, как мне казалось, излишне конкретизировал, сужал тему мирового зла: в Узбекистане, где я выросла, антисемитизм был не самым острым проявлением ксенофобии).

Слава Богу, не успела это сказать, наш разговор был прерван. Я не знала, что в этот день у филармонии Аксенова и Войновича встретили люди с антисемитскими плакатами. На следующей конференции постеснялась вернуться к разговору, тем более что нашла в литературе только упоминания о статье Жолковского, а саму статью сумела прочесть много позже. Но и чтение не развеяло чувства, что меня подозревают в использовании чужого труда без ссылки; возвращаться к вопросу антисемитизма тоже было как-то неловко. Со временем я поняла: спокойное согласие В.П. с моей публикацией, почти полное совпадение моей интерпретации с толкованием А.К. Жолковского только подтверждает эффективность моего способа анализа, скорее лестно для меня.

Что касается несовпадений, то:

– я читала более позднее издание, где сам автор убрал кавычки в заглавии, а навязанный, по словам Жолковского, эпизод с черным мундиром сохранил, демонстрируя, как мне кажется, большую толерантность, более серьезное и осторожное отношение к «предматовым рейдам и жертвам », чем у многих старых «шестидесятников» и новых либералов;

– разница в интерпретациях вполне укладывается в допустимый интервал читательского восприятия, с учетом различий индивидуального опыта, мировоззрения, а также и способа анализа. Совпадение же в выборе текста больше говорит о самом рассказе, скоорее похожем на западноевропейскую новеллу: в его языковой ткани легко обнаруживается кристаллизованная смысловая структура, а сюрреалистические элементы сюжета сами побуждают читателя к анализу, тогда как рассказы часто маскируют свой глубинный смысл лирической бытописательностью.

Ради приемлемого объема и читабельности в статье были показаны только результаты моих лингвистических действий.

С разницей в два года, в 1966-м и 1968-м, в двух главных (после «Нового мира») литературных журналах того времени — «Юности» и «Знамени» — появились два не характерных для той эпохи рассказа. В юмористическом отделе «Юности» была напечатана «Победа» Василия Аксенова, а в прозаическом отделе «Знамени» — «Победитель» Юрия Трифонова.

Трифонов в это время интенсивно работает над рассказами, пытаясь нащупать новую литературную манеру. Он учится все говорить в подтексте, но без хемингуэевского хвастовства, без демонстративного подчеркивания. Пишет простые рассказы, в которых события даются репортажно, хроникально и без авторской оценки. «Победитель» — это история о том, как советские журналисты направляются к единственному живому участнику Второй — парижской — Олимпиады 1900 года. Лысый, без единого зуба старик 98 лет живет в глубокой провинции. За ним ухаживает женщина, приставленная социальными службами, которая ненавидит его за то, что он живет так долго. В соревновании бегунов он был последним и тем не менее называет себя победителем: «Он говорит, что он победитель Олимпийских игр. …Теперь он победитель. Все умерли, а он жив». Журналист-международник Базиль с ужасом и отвращением бормочет: «Не надо жить долго… И тот малый, который выиграл тогда четыреста метров, семьдесят лет назад, — пускай он сгнил потом где-нибудь под Верденом или на Марне, — все ж таки он… А этот со своим долголетием слоновой черепахи…» Трифонов, впервые в советской литературе, отказывается сделать внятный вывод, но в финале повествователь вдруг говорит: «И я думаю о том, что можно быть безумнейшим стариком, забывшим умереть, никому не нужным, но вдруг — пронзительно, до дрожи — почуять этот запах горелых сучьев, что тянется ветром с горы…» Победил тот, кто дольше всех прожил, а не тот, кто красивей всех погиб, — это удивительно странный, новый вывод для Трифонова, который всегда поэтизировал отца — героя, комиссара Гражданской войны.

«Победитель» Трифонова интересно перекликается с «Победой» Василия Аксенова. Странно, что два главных писателя своих поколений почти одновременно написали рассказы с почти одинаковыми названиями. Возможно, это совпадение связано с тем, что тогда само понятие победы нуждалось в существенной корректировке. Победитель в рассказе Аксенова — гроссмейстер, который выиграл матч, — сталкивается с неким человеком, Г. О., который не заметил своего поражения. И даже после того, как получил мат, продолжает нападать на гроссмейстера. И тот вручает ему золотой жетон, на котором написано: «Податель сего выиграл у меня партию в шахматы. Гроссмейстер такой-то». Это, конечно, издевательство, но это и признание того, что победа в обычном, традиционном смысле невозможна, немыслима.

Рассказы написаны в 1966-м и 1968-м, в ситуации поражения. Поражение потерпела «оттепель», поражение потерпела молодая писательская генерация, которая не сумела защитить ни свою свободу, ни свое будущее. Победу одержали разнообразные Г. О., которые, не замечая собственной обреченности, продолжают упрямо рваться к цели. Аксеновский рассказ гораздо откровеннее, гораздо проще, чем рассказ Трифонова. Аксенов и не рассчитывал ни на какой подтекст — он расценивал этот рассказ скорее как стилистическое упражнение, хотя получилась у него все равно вещь чрезвычайно глубокая, если угодно, советский аналог «Защиты Лужина» Набокова.

Оба эти рассказа о том, что истинный победитель не триумфатор. Истинный победитель тот, кто всех переживет. И не случайно Корней Чуковский в это же самое время не раз повторял: «В России надо жить долго». А сам Аксенов говорил: «У нас есть шанс, по крайней мере, их пережить». То, что жизнь, которой так легко разбрасывались советские романтики, — это высшее достояние, вдруг открылось героям 1966 и 1968 годов.

Вместо предисловия Рассказ "Победа" появился в журнале "Юность" в 1965 году. А написан был в Дубултах, на Рижском взморье, где в советское время находился так называемый Дом творчества писателей. Помните строки Беллы Ахмадулиной тех лет о снегопаде в Переделкино: Дома творчества дикую кличку Он отринул и вытер с доски… Так вот в таком же "Доме творчества", только в Дубултах, и не в снегопад, Василий Аксенов наблюдал за любительской шахматной партией своих друзей, известных писателей Бориса Балтера и Анатолия Гладилина. У одного из них вдруг куда-то подевалась ладья - ее не оказалось на шахматной доске. Между уважаемыми писателями возник по этому поводу нешуточный спор, - по выражению Василия Павловича, они собачились. Это и послужило для нашего автора творческим импульсом. Вечером в своем номере он решил описать виденную днем ситуацию в юмористическом ключе, но, как часто случается, сюжет развернулся совершенно иначе, и получился рассказ "Победа". Гроссмейстер Марк Тайманов высоко оценил рассказ, в котором Василий Аксенов очень верно ухватил суть шахматного поединка как такового. Сам же автор, добавим в заключение, никогда не испытывал особого влечения к шахматам, отдавая предпочтение баскетболу, но в школьные годы имел третий разряд по этой древней и прекрасной игре. Хочется надеяться, что рассказ именитого писателя будет прочитан любителями шахмат с тем же интересом, что и 40 лет назад. Виктор Есипов, представитель В.Аксенова в России

ПОБЕДА

Рассказ с преувеличениями

В купе скорого поезда гроссмейстер играл в шахматы со случайным спутником.
Этот человек сразу узнал гроссмейстера, когда тот вошел в купе, сразу загорелся немыслимым желанием немыслимой победы над гроссмейстером. "Мало ли что, - думал он, бросая на гроссмейстера лукавые узнающие взгляды, - мало ли что, подумаешь, хиляк какой-то".
Гроссмейстер сразу понял, что его узнали, и с тоской смирился: двух партий по крайней мере не избежать. Он тоже сразу узнал тип этого человека. Порой из окон Шахматного клуба на Гоголевском бульваре он видел розовые крутые лбы таких людей.
Когда поезд тронулся, спутник гроссмейстера с наивной хитростью потянулся и равнодушно спросил:

В шахматишки, что ли, сыграем, товарищ?
- Да, пожалуй, - пробормотал гроссмейстер.

Спутник высунулся из купе, кликнул проводницу, появились шахматы, он схватил их слишком поспешно для своего равнодушия, высыпал, взял две пешки, зажал их в кулаки и кулаки показал гроссмейстеру. На выпуклости между большим и указательным пальцами левого кулака татуировкой было обозначено "Г.О.".

Левая, - сказал гроссмейстер и чуть поморщился, вообразив удары этих кулаков, левого или правого.

Ему достались белые.

Время-то надо убить, правда? В дороге шахматы - милое дело, - добродушно приговаривал Г.О., расставляя фигуры.

Они быстро разыграли северный гамбит, потом все запуталось.
Гроссмейстер внимательно глядел на доску, делая мелкие, незначительные ходы. Несколько раз перед его глазами молниями возникали возможные матовые трассы ферзя, но он гасил эти вспышки, чуть опуская веки и подчиняясь слабо гудящей внутри занудливой жалостливой ноте, похожей на жужжание комара.

- "Хас-Булат удалой, бедна сакля твоя...", - на той же ноте тянул Г.О.

Гроссмейстер был воплощенная аккуратность, воплощенная строгость одежды и манер, столь свойственная людям, неуверенным в себе и легко ранимым. Он был молод, одет в серый костюм, светлую рубашку и простой галстук. Никто, кроме самого гроссмейстера, не знал, что его простые галстуки помечены фирменным знаком "Дом Диора". Эта маленькая тайна всегда как-то согревала и утешала молодого и молчаливого гроссмейстера. Очки также довольно часто выручали его, скрывая от посторонних неуверенность и робость взгляда. Он сетовал на свои губы, которым свойственно было растягиваться в жалкой улыбочке или вздрагивать. Он охотно закрыл бы от посторонних глаз свои губы, но это, к сожалению, пока не было принято в обществе.
Игра Г.О. поражала и огорчала гроссмейстера. На левом фланге фигуры столпились таким образом, что образовался клубок шарлатанских каббалистических знаков, было похоже на настройку халтурного духового оркестра, желто-серый слежавшийся снег, глухие заборы, цементный завод. Весь левый фланг пропах уборной и хлоркой, кислым запахом казармы, мокрыми тряпками на кухне, а также тянуло из раннего детства касторкой и поносом.

Ведь вы гроссмейстер такой-то? - спросил Г.О.
- Да, - подтвердил гроссмейстер.
- Ха-ха-ха, какое совпадение! - воскликнул Г.О.

"Какое совпадение? О каком совпадении он говорит? Это что-то немыслимое! Могло ли такое случиться? Я отказываюсь, примите мой отказ", - панически быстро подумал гроссмейстер, потом догадался, в чем дело, и улыбнулся.

Да, конечно, конечно.
- Вот вы гроссмейстер, а я вам ставлю вилку на ферзя и ладью, - сказал Г.О. Он поднял руку. Конь-провокатор повис над доской.

"Вилка в зад, - подумал гроссмейстер. - Вот так вилочка! У дедушки была своя вилка, он никому не разрешал ею пользоваться. Собственность. Личные вилка, ложка и нож, личные тарелки и пузырек для мокроты. Также вспоминается "лирная" шуба, тяжелая шуба на "лирном" меху, она висела у входа, дед почти не выходил на улицу. Вилка на дедушку и бабушку. Жалко терять стариков".

Пока конь висел над доской, перед глазами гроссмейстера вновь замелькали светящиеся линии и точки возможных предматовых рейдов и жертв.
Увы, круп коня с отставшей грязно-лиловой байкой был так убедителен, что гроссмейстер только пожал плечами.

Отдаете ладью? - спросил Г.О.
- Что поделаешь.
- Жертвуете ладью ради атаки? Угадал? - спросил Г.О., все еще не решаясь поставить коня на желанное поле.
- Просто спасаю ферзя, - пробормотал гроссмейстер.
- Вы меня не подлавливаете? - спросил Г.О.
- Нет, что вы, вы сильный игрок.

Г.О. сделал свою заветную "вилку". Гроссмейстер спрятал ферзя в укромный угол за террасой, за полуразвалившейся каменной террасой с резными подгнившими столбиками, где осенью остро пахло прелыми кленовыми листьями. Здесь можно отсидеться в удобной позе, на корточках. Здесь хорошо, во всяком случае, самолюбие не страдает. На секунду привстав и выглянув из-за террасы, он увидел, что Г.О. снял ладью.
Внедрение черного коня в бессмысленную толпу на левом фланге, занятие им поля, занятие им поля "b4", во всяком случае, уже наводило на размышления.
Гроссмейстер понял, что в этом варианте, в этот весенний зеленый вечер одних только юношеских мифов ему не хватит. Все это верно, в мире бродят славные дурачки - юнги Билли, ковбои Гарри, красавицы Мери и Нелли, и бригантина поднимает паруса, но наступает момент, когда вы чувствуете опасную и реальную близость черного коня на поле "b4". Предстояла борьба, сложная, тонкая, увлекательная, расчетливая. Впереди была жизнь.

Гроссмейстер выиграл пешку, достал платок и высморкался. Несколько мгновений в полном одиночестве, когда губы и нос скрыты платком, настроили его на банально-философический лад. "Вот так добиваешься чего-нибудь,- думал он, - а что дальше? Всю жизнь добиваешься чего-нибудь; приходит к тебе победа, а радости от нее нет. Вот, например, город Гонконг, далекий и весьма загадочный, а я в нем уже был. Я везде уже был".
"На его месте Петросян бы уже сдался", - подумал гроссмейстер.
Потеря пешки мало огорчила Г.О.: ведь он только что выиграл ладью. Он ответил гроссмейстеру ходом ферзя, вызвавшим изжогу и минутный приступ головной боли.
Гроссмейстер сообразил, что кое-какие радости еще остались у него в запасе. Например, радость длинных, по всей диагонали, ходов слона. Если чуть волочить слона по доске, то это в какой-то мере заменит стремительное
скольжение на ялике по солнечной, чуть-чуть зацветшей воде подмосковного пруда, из света в тень, из тени в свет. Гроссмейстер почувствовал непреодолимое страстное желание захватить поле "h8", ибо оно было полем любви, бугорком любви, над которым висели прозрачные стрекозы.

Ловко вы у меня отыграли ладью, а я прохлопал, - пробасил Г.О., лишь последним словом выдав свое раздражение.
- Простите, - тихо сказал гроссмейстер. - Может быть, вернете ходы?
- Нет-нет, - сказал Г.О., - никаких поблажек, очень вас умоляю.
- "Дам кинжал, дам коня, дам винтовку свою...", - затянул он, погружаясь в стратегические размышления.

Бурный летний праздник любви на поле "h8" радовал и вместе с тем тревожил гроссмейстера. Он чувствовал, что вскоре в центре произойдет накопление внешне логичных, но внутренне абсурдных сил. Опять послышится какофония и запахнет хлоркой, как в тех далеких проклятой памяти коридорах на левом фланге.
"Если я его так, то он меня так, - думал Г.О. - Если я сниму здесь, он снимет там, потом я хожу сюда, он отвечает так... Все равно я его добью, все равно доломаю. Подумаешь, гроссмейстер-блатмейстер, жила еще у тебя тонкая против меня. Знаю я ваши чемпионаты: договариваетесь заранее. Все равно я тебя задавлю, хоть кровь из носа!".

Да-а, качество я потерял, - сказал он гроссмейстеру, - но ничего, еще не вечер.

Он начал атаку в центре, и, конечно, как и предполагалось, центр сразу превратился в поле бессмысленных и ужасных действий. Это была не любовь, не встреча, не надежда, не привет, не жизнь. Гриппозный озноб и опять желтый снег, послевоенный неуют, все тело чешется. Черный ферзь в центре каркал, как влюбленная ворона, воронья любовь, кроме того, у соседей скребли ножом оловянную миску. Ничто так определенно не доказывало бессмысленность и призрачность жизни, как эта позиция в центре. Пора кончать игру.
"Нет, - подумал гроссмейстер, - ведь есть еще кое-что, кроме этого".
Он поставил большую бобину с фортепьянными пьесами Баха, успокоил сердце чистыми и однообразными, как плеск волн, звуками, потом вышел из дачи и пошел к морю. Над ним шумели сосны, а под босыми ногами был скользкий и пружинящий хвойный наст.
Вспоминая море и подражая ему, он начал разбираться в позиции, гармонизировать ее. На душе вдруг стало чисто и светло. Логично, как баховская coda, наступил мат черным. Матовая ситуация тускло и красиво засветилась, завершенная, как яйцо. Гроссмейстер посмотрел на Г.О. Тот молчал, набычившись, глядя в самые глубокие тылы гроссмейстера. Мата своему королю он не заметил. Гроссмейстер молчал, боясь нарушить очарование этой минуты.

Шах, - тихо и осторожно сказал Г.О., двигая своего коня. Он еле сдерживал внутренний рев.

...Гроссмейстер вскрикнул и бросился бежать. За ним, топоча и свистя, побежали хозяин дачи, кучер Еврипид и Нина Кузьминична. Обгоняя их, настигала гроссмейстера спущенная с цепи собака Ночка.

Шах, - еще раз сказал Г.О., переставляя своего коня, и с мучительным вожделением глотнул воздух.

...Гроссмейстера вели по проходу среди затихшей толпы. Идущий сзади чуть касался его спины каким-то твердым предметом. Человек в черной шинели с эсэсовскими молниями на петлицах ждал его впереди. Шаг - полсекунды, еще шаг - секунда, еще шаг - полторы, еще шаг - две... Ступеньки вверх. Почему вверх? Такие вещи следует делать в яме. Нужно быть мужественным. Это обязательно? Сколько времени занимает надевание на голову вонючего мешка из рогожи? Итак, стало совсем темно и трудно дышать, и только где-то очень далеко оркестр бравурно играл "Хас-Булат удалой".

Мат! - как медная труба, вскрикнул Г.О.
- Ну вот видите, - пробормотал гроссмейстер, - поздравляю!
- Уф, - сказал Г.О., - оф, ух, прямо запарился, прямо невероятно, надо же, черт возьми! Невероятно, залепил мат гроссмейстеру! Невероятно, но факт! - Захохотал он.
- Ай да я! - Он шутливо погладил себя по голове. - Эх, гроссмейстер вы мой, гроссмейстер, - зажужжал он, положил ладони на плечи гроссмейстера и дружески нажал, - милый вы мой молодой человек... Нервишки не выдержали, да? Сознайтесь?
- Да-да, я сорвался, - торопливо подтвердил гроссмейстер.

Г. О. широким свободным жестом смел фигуры с доски. Доска была старая, щербленая, кое-где поверхностный полированный слой отодрался, обнажена была желтая, измученная древесина, кое-где имелись фрагменты круглых пятен от поставленных в былые времена стаканов железнодорожного чая.
Гроссмейстер смотрел на пустую доску, на шестьдесят четыре абсолютно бесстрастных поля, способных вместить не только его собственную жизнь, но бесконечное число жизней, и это бесконечное чередование светлых и темных полей наполнило его благоговением и тихой радостью. "Кажется, - подумал он,- никаких крупных подлостей в своей жизни я не совершал".

А ведь так вот расскажешь, и никто не поверит, - огорченно вздохнул Г.О.
- Почему же не поверят? Что же в этом невероятного? Вы сильный, волевой игрок, - сказал гроссмейстер.

Никто не поверит, - повторил Г.О., - скажут, что брешу. Какие у меня доказательства?

Позвольте, - чуть обиделся гроссмейстер, глядя на розовый крутой лоб Г.О., - я дам вам убедительное доказательство. Я знал, что я вас встречу.

Он открыл свой портфель и вынул оттуда крупный, с ладонь величиной золотой жетон, на котором было красиво выгравировано: "Податель сего выиграл у меня партию в шахматы. Гроссмейстер такой-то".

Остается только проставить число, - сказал он, извлек из портфеля гравировальные принадлежности и красиво выгравировал число в углу жетона.
- Это чистое золото, - сказал он, вручая жетон.
- Без обмана? - спросил Г.О.
- Абсолютно чистое золото, - сказал гроссмейстер. - Я заказал уже много таких жетонов и постоянно буду пополнять запасы.

Февраль 1965 г.